Центр исламских исследований СПбГУ

Первый заместитель председателя Духовного управления мусульман России Дамир Мухетдинов стал профессором СПбГУ. В интервью известный общественный деятель и богослов рассказал об особенностях петербургской школы исламоведения и о том, как востоковедческое образование СПбГУ оценивают в Европе.

 

Вы широко известны не только как общественный деятель и ученый, но и как авторитетный богослов. При столь высокой загрузке сложно ли было принять решение присоединиться к корпусу научно-педагогических работников Университета?

Для меня большая честь стать профессором Санкт-Петербургского государственного университета. На протяжении последних десяти лет мы имеем тесные контакты с вузом, реализуем поставленные Правительством РФ программы по подготовке специалистов с углубленным изучением истории и культуры ислама. Для меня также было важно, что мой кумир — выдающийся историк и тюрколог Хусаин Фаизханов — был связан с Университетом с момента основания восточного факультета.

Хусаин Фаизханов из нижегородских татар, и поэтому, изучая его наследие и зная, какой вклад он внес в развитие Санкт-Петербургского университета, исламоведческую и востоковедческую традиции, науку, мне было очень приятно, что в какой-то степени я повторяю его путь.

СПбГУ — это классический университет. В нем в полной мере реализуется принцип междисциплинарности, который позволяет вне зависимости от программы получать компетенции в самых различных областях. Насколько, по вашему мнению, для молодого исламоведа важно иметь компетенции в смежных науках?

В свое время академик Крачковский справедливо, на мой взгляд, отметил, что профессиональному востоковеду нужно знать несколько десятков языков, причем не только восточных, но и европейских. Занимаясь педагогической деятельностью, мы понимаем, что в процессе того, как они получают теологическое образование и становятся имамами, им важно посмотреть на ислам со стороны, — так, как смотрят на него представители академической науки. Поэтому разные направления — все те науки, которые помогут человеку в познании мира, познании себя в мире и дальнейшем открытия для себя Бога, способствуют духовному росту человека. Поэтому мы ни в коем случае не пытаемся ограничить подготовку наших имамов (это я говорю как ректор Московского исламского института). Изучая смежные дисциплины, исламоведы способны принести колоссальную пользу российской науке.

Вы часто выступаете с лекциями за пределами России. В том числе в различных европейских вузах. Насколько образовательные, востоковедческие и исламоведческие традиции сегодня в России в целом и СПбГУ в частности отличаются от подхода европейских коллег?

На сегодняшний день в европейском исламоведении, так же как и в США, наблюдается то, что можно было бы назвать «исламизацией знаний». Многие мои коллеги, доктора наук, которые трудятся на разных факультетах, одновременно являются теологами, богословами, где-то, может быть, даже совмещая религиозную практику. Посмотрите на Тима Винтера из Кембриджского университета — это один из топовых исламоведов Западной Европы. Еще один пример можно привести с профессором Тюбингенского университета Лейлой Демири. Одновременно это специалисты-теологи, которые могут прочитать пятничную молитву, проповедь перед паствой, перед верующими прихожанами, а с другой стороны — это профессиональные исламоведы.

У нас в России наметились только первые шаги, когда в разных вузах страны (МГУ, СПбГУ, КФУ) приглашаются именно мусульманские теологи, сначала для чтения отдельных лекций, а в перспективе — с дальнейшим трудоустройством, с привлечением к постоянной работе.

Европейская традиция соблюдает такие принципы, как плюрализм и открытость. Они проводят серьезные полевые исследования, занимаются изучением местных мусульман. В Западной Европе — во Франции, в Великобритании, в Германии — одна из главных проблем — это подготовка священнослужителей. Десятилетиями они приглашали религиозных деятелей из стран Северной Африки. Отсюда — проповеди экстремистского содержания в ряде европейских мечетей. Европейские коллеги изучили российский опыт, как мы готовим своих духовных деятелей, и они не скрывают, что этот опыт они используют. Так, например, в Германии пытаются жестко на законодательном уровне ограничить работу имамов, если они не имеют местного образования. В свое время Владимир Владимирович Путин встречался с лидерами духовных организаций в Уфе, в Москве и затем в Казани — и он трижды повторил за три встречи одну и ту же мысль: необходимо воссоздать собственную исламскую богословскую школу. На мой взгляд, президент поставил очень четкую задачу.

Важно понимать, что российские мусульмане отличались тем, что в XIX–XX веке они смогли создать собственную школу.

Она стала явлением не только в масштабах нашей страны — такая модернистская мусульманская мысль задала тренды для стран Ближнего Востока. Считается, что все модернистские идеи вышли от Мухаммада Абдо шейха аль-Азхара, но если мы посмотрим на того же Хусаина Фаизханова — а он родился на 20 лет раньше, — в его трудах мы уже прослеживаем то, что сейчас называется «исламским модерном» и в более поздний период «неомодерном».

Российские мусульмане — это автохтонное, коренное население. Европейцы почему-то не гнушаются использовать потенциал религиозных организаций более серьезно. У нас так же происходит с РПЦ — открываются многочисленные теологические кафедры (более чем в 40 университетах) и привлекаются профессиональные религиозные деятели, священнослужители. В отношении же ислама очень много фобий, страхов, опасений. Сегодня крайне важно, что теология была утверждена как отрасль науки и мы получили возможность защищать кандидатские и докторские диссертации в этом направлении. Я считаю, что это прорыв, потому что на всей территории России сейчас всего два доктора шариатских наук. Причем так как у нас нет договорных отношений с ближневосточными университетами, то их ученые степени в нашей стране не учитываются. Можно сказать, что в нашей стране нет ни одного доктора исламской теологии.

Ранее мы пытались отойти от зарубежного образования, не посылая на Ближний Восток наших ребят, но в итоге перехитрили сами себя. Теперь их богословы приезжают сюда, якобы будучи проверенными со стороны регулирующих органов. Но я сам учился в Саудовской Аравии, в Институте арабского языка, и понимаю, что какими бы хорошими иностранные преподаватели ни были, они остаются носителями своей культуры, своей ментальности.

Те усилия, которые сегодня предпринимают ректор СПбГУ Николай Кропачев и декан восточного факультета Михаил Пиотровский по развитию российского исламоведения, крайне важны. Концепция исламского образования, разработанная несколько лет назад при участии ученых-исламоведов СПбГУ, создала основу для такого обучения. Это уникальный опыт. По крайне мере, когда я своим коллегам из Германии и Великобритании привожу в пример проводимую здесь работу, я вижу, сколько это у них вызывает эмоций и восторга. Они считают, что это продвинутая практика, если СПбГУ пошел на такой шаг, на эксперимент по подготовке мусульманской элиты, мусульманских теологов и специалистов.

Если вы посмотрите на сложившуюся ситуацию не как профессор, не как ученый-исламовед, а как потенциальный работодатель для будущих исламоведов, которые выйдут с дипломом Санкт-Петербургского университета. Хотели бы видеть выпускников у себя как работодатель? Можно ли говорить, что у них есть конкурентные преимущества?

Глава Духовного управления мусульман России муфтий Равиль Гайнутдин на всех встречах с представителями и светской власти, и общественных организаций подчеркивает, что все его окружение — это кандидаты и доктора наук, выпускники двух ведущих вузов нашей страны — МГУ и СПбГУ. Если честно, я себе по-другому представить не могу, для меня диплом СПбГУ — не просто атрибут престижа, это знак качества. И молодых талантливых ребят, которые получают хорошее религиозное образование, мы однозначно нацеливаем на то, что если они хотят стать профессионалами с большой буквы, то они должны поступить в СПбГУ.

Я также являюсь старшим научным сотрудником Института стран Азии и Африки МГУ и профессором СПбГУ. Если сравнивать подготовку студентов, я вижу очень серьезный основательный подход, поэтому мы стараемся больше внимания уделить тем ребятам, которые живут, учатся и работают в СПбГУ. И передо мной как перед работодателем и человеком, ответственным за эту программу, встает важный моральный вопрос — а кого мы выпустим?

Недавно в беседе с одним профессором Папского Григорианского университета мы обсуждали подготовку священнослужителей. Я спросил, уверен ли он в том, что произойдет в результате комбинации религиозного и светского образования? Не победит ли светское начало? Получив хорошее академическое образование, не скажут ли имамы мне как работодателю: «Дамир хазрат, мы вас уважаем, мы готовы служить исламу, но только не в мечети, не в медресе, не на религиозном поприще, а где-нибудь на том же востфаке, в академической науке или на госслужбе. Мы себя уже никак не ощущаем имамами». И для меня это очень важно, потому что я вижу современного имама как человека, хорошо владеющего как минимум пятью языками — восточными и европейскими, русским языком, родным своим языком, который понимает все веяния времени, разбирается в политологии, социологии, других науках и при этом является имамом. Для него нет проблемы надеть чалму, надеть традиционный халат и выйти к пастве, говорить с ней, переформатироваться из исламоведа в теолога. И так, что ему никто не скажет: «Молодой человек, вы же на пятничной молитве, вы обращаетесь к десяткам тысяч людей, которые хотят от вас услышать не изречения академика Крачковского, Бертельса и других, а хотят аяты Корана, хадисы Пророка и т. д.».

Очень важно, что школа Санкт-Петербургского университета продолжает те начинания, которые были заложены в середине XIX века академиком Казембеком и Хусаином Фаизхановым. Поэтому академическая наука — текстология, изучение Корана, хадисов, первоисточников, привлечение специалистов с мировым именем, которые работают в Университете, таких как профессор Кныш, восхищает.

Не секрет, что занятия с будущими исламоведами лично проводит в том числе и Михаил Борисович Пиотровский. И не где-нибудь, а в Эрмитаже. Бывали ли вы на таких занятиях? И как вы думаете, осознают ли обучающиеся, насколько им повезло?

Этот сюжет я привожу в пример на всех площадках — в Европе, Азии, России. Особенно часто я обращаюсь к нему, когда выступаю на большую аудиторию, например в селах или крупных городах перед десятками тысяч людей.

Мне звонят студенты и говорят: «Вы не поверите, где мы. Мы в кабинете Михаила Борисовича, прямо в Эрмитаже, и он лично нам читает лекцию». Я задаюсь вопросом: могли ли эти ребята из провинциальных городов и районов представить, что когда-нибудь сам Михаил Борисович Пиотровский в своем рабочем кабинете будет читать им лекции. Это уникально. Это та возможность, которую нам подарило государство, возможно, не все до конца это понимают, но я лично осознаю, что если из этих ребят хотя бы 40 вольются в российское исламоведение, востоковедение, теологию, то мы сможем закрыть пробелы и обозначить ключевые направления научной деятельности. Михаил Борисович уже сам по себе живая легенда, и мне часто помогает ссылка на его авторитет, чтобы показать на каком профессиональном уровне в Университете идет преподавание основ ислама, исламоведения и востоковедения.